Начинать отчет полагается с чего-то самого яркого или, на худой конец, с самого начала, но это скучно, а потому, начну с анекдота.
- Женщины гораздо умнее мужчин!
- Почему это?
- Потому что ни одна из них еще не теряла разум из-за пары хорошеньких ног.
На узкой полке плацкартного вагона поезда Самара-Москва возлежала прикрытая сверху лишь узкой полоской шерт пара шикарных золотисто-загарелых ног со светлыми искринками редких волосков. Поерх одного игриво приподнятого коленца, радуя приятной округлостью, чуть покачиваясь в такт шуму колес, дремала икра. Ваш покорный слуга, морщась и щурясь от несщадной мигрени, сосредоточенно пытался читать. Набоков пестрил набором метафор, неисчислимыми перечислениями, задавленными и перебитыми громадами бесконечных двоеточий и точек с запятой. Непрошло и получаса, как, к моей печали, пара ног безнадежно скрылась, оставив вместо себя пару голубых мутных глаз, круглый живот, который мне, впрочем, тоже понравился и бесконечные разговоры в купе одним "ты" на всех и долгими взглядами становившихся вдруг темными глаз.
Позже, окончательно раморенный жарой, я решился во второй раз взгромоздить свое отяжелевшее тело на полку - остался, наконец, один - отгородился пространсвом и тонкими проводками наушников от наполненного чужим бурлением вагона.
Я возвращался в Москву под сладкобезголосое "All, all over..." Таркана. Ощущение того, что все закончилось кутало, но не угнетало. Было спокойно хорошо. Так же хорошо и спокойно, как за неделю до этого во время прощального, но не последнего купания, когда оранжевые блики взрезавшего водную гладь солнца мешались с фиолетовым теплым мраком ночи; когда глаза с довольным сытым равнодушием впитывали резкие черные контуры кораблей и огни грузовой пристани, чтобы вместе с расслабленно дрейфующим телом надолго запомнить букет совершенно особенных ощущений. Сохранить и унести с сообй чувство свершившейся судьбы, повернувшегося и замершего колеса, когда не нужно более в беспокойстве вслушиваться и вглядываться, пытаясь понять куда ступить, и что спасет от тяжелых угрюмых бед, а можно просто беззаботно и весело топать, не глядя даже под ноги.
Я вспоминал пожар, бушующий, как на кадрах новостных передач, показывающих далекие-далекие места: людсие беспокойство и суету, поезд замедлявший ход, рыжие жаркие языки пламени, горький черный дым и собственную бездеятельную печаль. Вспоминал холмы и растущие на белом песке сосны. Красные цветки - магнолий ли? Ароматы клумб. Коричневые тела людей и свой с таким трудом прилипший загарец. Вспоминал прогулки и вкус холодного темно украинского пива. Скрипучую кровать, комаров. Наш смех, нехитрую снедь, прогулки и полное-полное безупречное отсутствие в голове мысли. И, главное, радовался тому, что всего через девять, нет, уже через восемь часов буду дома.
Перебирал в голове фразы и слова задуманного ориджинала, кусок которого я, приехав, прочел и, конечно же, разочаровался.
Вспомнинались с какой-то усмешкой мысли, чувства и прошлое беспокойство.
А после, когда нечего было уже обдумывать, взвешивать, рассматривать и вспоминать я уснул.
Проснувшись - приехал. Чему рад несказанно
- Женщины гораздо умнее мужчин!
- Почему это?
- Потому что ни одна из них еще не теряла разум из-за пары хорошеньких ног.
На узкой полке плацкартного вагона поезда Самара-Москва возлежала прикрытая сверху лишь узкой полоской шерт пара шикарных золотисто-загарелых ног со светлыми искринками редких волосков. Поерх одного игриво приподнятого коленца, радуя приятной округлостью, чуть покачиваясь в такт шуму колес, дремала икра. Ваш покорный слуга, морщась и щурясь от несщадной мигрени, сосредоточенно пытался читать. Набоков пестрил набором метафор, неисчислимыми перечислениями, задавленными и перебитыми громадами бесконечных двоеточий и точек с запятой. Непрошло и получаса, как, к моей печали, пара ног безнадежно скрылась, оставив вместо себя пару голубых мутных глаз, круглый живот, который мне, впрочем, тоже понравился и бесконечные разговоры в купе одним "ты" на всех и долгими взглядами становившихся вдруг темными глаз.
Позже, окончательно раморенный жарой, я решился во второй раз взгромоздить свое отяжелевшее тело на полку - остался, наконец, один - отгородился пространсвом и тонкими проводками наушников от наполненного чужим бурлением вагона.
Я возвращался в Москву под сладкобезголосое "All, all over..." Таркана. Ощущение того, что все закончилось кутало, но не угнетало. Было спокойно хорошо. Так же хорошо и спокойно, как за неделю до этого во время прощального, но не последнего купания, когда оранжевые блики взрезавшего водную гладь солнца мешались с фиолетовым теплым мраком ночи; когда глаза с довольным сытым равнодушием впитывали резкие черные контуры кораблей и огни грузовой пристани, чтобы вместе с расслабленно дрейфующим телом надолго запомнить букет совершенно особенных ощущений. Сохранить и унести с сообй чувство свершившейся судьбы, повернувшегося и замершего колеса, когда не нужно более в беспокойстве вслушиваться и вглядываться, пытаясь понять куда ступить, и что спасет от тяжелых угрюмых бед, а можно просто беззаботно и весело топать, не глядя даже под ноги.
Я вспоминал пожар, бушующий, как на кадрах новостных передач, показывающих далекие-далекие места: людсие беспокойство и суету, поезд замедлявший ход, рыжие жаркие языки пламени, горький черный дым и собственную бездеятельную печаль. Вспоминал холмы и растущие на белом песке сосны. Красные цветки - магнолий ли? Ароматы клумб. Коричневые тела людей и свой с таким трудом прилипший загарец. Вспоминал прогулки и вкус холодного темно украинского пива. Скрипучую кровать, комаров. Наш смех, нехитрую снедь, прогулки и полное-полное безупречное отсутствие в голове мысли. И, главное, радовался тому, что всего через девять, нет, уже через восемь часов буду дома.
Перебирал в голове фразы и слова задуманного ориджинала, кусок которого я, приехав, прочел и, конечно же, разочаровался.
Вспомнинались с какой-то усмешкой мысли, чувства и прошлое беспокойство.
А после, когда нечего было уже обдумывать, взвешивать, рассматривать и вспоминать я уснул.
Проснувшись - приехал. Чему рад несказанно