Все, я заебался. Точка. Я так больше не могу. Ужас моего положения в том, что я был воспитан своими жестокими родственниками в худших традициях критического восприятия действительности и при этом сам совершенно ничего в области изобразительного иск-ва не умею. Только ткнуть пальцем и объяснить почему то или иное есть убогое говно.
Мне нужен дизайнер или художник или не знаю кто! Но нужен-нужен-нужен! Потому что это: nc17.borda.ru/ - подлинный пиздец. Мне наплевать, что именно будет сделано, меня волнует только одно. Чтобы я пришел и сакзал: "это ахуительно" Чтобы меня перестало штырить от одной мысли, что я, блять, это админю.
У меня в паспорте виза, на полке билет, куча невыполненных обязательств, масса дел маст ду, в голове боль, в носу чих. Чоооооорная тоска, радио в ушах, какой-то смутный страх перед тем что ждет, не во время отпуска, а уже после, летом... как жить на половину зарплаты?
Боже, я - унылое говно. Надо писать жаркую сцену, и тут герой наблюдающий вспоминает о том, как подсматривал в школе в спорт раздевалке и все. Ступор. Мне уже не интересен не фик ништо. Я хочу про то как Капитан футбольнй кабинке целуютццо с отличниццой - неблюдение через замочную скважину. Фик побоку, все побоку. Весь тваю мать экшен
Мне хочется чего-нибудь пошленько-поэтичного. Настолько что я весь вчерашний вечер грезил своей недописанной и казалось звбытой повестью про мальчика-турка. Даже с минуту думал, а не перечитать ли той космической оперы про непомню кто ебущегося с непомню кем - психологически местами недостоверно, но симпатичненько. Эдакая розовая клубничная порно-жвачка. Потом вспомнил, что на Самиздате-то этого больше нету.
Ех чего-нибудь бы незамысловато чтобы много простора, ветра, вечера, ночи, какие-нибудь готичные мрачные герои. Томно, нудно и нерасторопно. И чтобы одной рукой лескал жену, другой рубил дрова. А меня самого, как назло, такой совершеннейше ленивый и очень приятный неписец.
............ апд: Продолжая смеяться, скажу: Всегда, споря по поводу чужих говнофиков и напрасно оплеванных тектов, которые лично мне нравились, я мечтал, никак не высказывая того, что однажды и на мою долю выпадет что-то подобное, но с сожалением думал, что едва ли... А вот пришлось и я получил потрясающее удовольстве и великое наслаждение без тени сарказма ) Спасибо, моему дорогому лордеку! Графиня Барбосса я тебя обожаю
А вот кому историю из жизни Уизли от нас с Графиней? Внимание, не слеш ))
Тупик
читать дальшеКогда я понял, что вляпался? Сейчас мне кажется, что сразу. Ровно тот момент, когда обнаружил себя на скрипучей койке, под расшитым одеялом. Когда понял, что я в ней не один. Когда спутанные рыжие волосы царапнули мне плечо. Когда не смог вспомнить, что случилось вчерашним вечером.
Говорят, что похмелье, по сути, просто обезвоживание организма. Взвесь головной боли, скребущее ощущение в горле. Учащенное сердцебиение — первое, что я чувствую, потом страх. Когда я буду умирать от жажды, почувствую ли я что-то подобное?
На прикроватной тумбочке стоит букет каких-то сраных искусственных цветов. Дешевая ткань покрыта пылью, пыль спокойно клубится в солнечном свете, просачивающимся сквозь прореху в шторах. Мне хочется уйти. Да что там, убежать.
Гарпии выиграли у Пушек с разгромным счетом. Гарри и Том волокли меня сквозь ряды скамеек, не дожидаясь обычно следовавшей за игрой потасовки. Зрители и не думали расходиться. Кто-то громко ругал судью: обещал натянуть глаз ему на жопу. По дороге я наткнулся плечом на какого-то типа, от которого за милю несло пивом. - Смотри куда прешь, ублюдок. - Простите, - выдавил я, как можно более смиренно. - Я тебя найду, слышишь, говнюк? - проорал он мне вслед. Конечно, думаю я. Скажи это кому-нибудь другому. Мы поспешили удалиться на безопасное расстояния. - Долбанные фанаты, - говорил Том, - однажды отметелили меня так, что я неделю в койке провалялся. До сих пор не могу взять в толк за что. - Чертово хулиганьё, - поддакнул Гарри. - Жалкое мудачье, - кивнул я, вообще-то, я бы ему в харю дал или плюнул. Но на прошлом матче нам с Томом досталось действительно сильно, и лезть снова не тянет.
Мы как паиньки, дотопали до паба. Размахивали шарфами, орали: «ГАР-ПИ-И! ГАР-ПИ-И!». Солнце сияло. Авроры через каждые пятьдесят метров. Мы уже почти дошли до «Старого мерина», как началось: суета, патронусы шныряют, крики с трибун почти через квартал слышно. Ну а мы переглянулись и в паб. Ну а дальше по обычной программе. Пиво рекой, «За Гарпий!», даже рожи какие-то появлялись особо наглые, но это собственно и все. Дальше как отрезало. Пусто.
Попытался прикинуть целы ли зубы и кости. Но это хрен поймешь, конечно, - уж больно сушняк долбит, да и отлить самое оно дело. Стал думать где сортир в этой халупе и повернулся на другой бок. Бля! - это была первая и единственная моя мысль. Я, конечно, пытался припомнить, где я раньше видел эту тетку, но получилось хреново. Только мозг сигнализировал: «Парень, ну, ты вляпался!» Интересно сколько ей лет? Слава Мерлину, на несовершеннолетнюю она не тянула даже с натяжкой. Намечающийся второй подбородок. Веснушки. Она оказалась вся в чертовых веснушках, даже на груди! Обычно я предпочитаю брюнеток, даже по пьяни. Хотя, по какой там пьяни? Я, как хороший мальчик, ни разу не надирался до такой степени, чтобы проснуться хрен знает где. С кем-то невразумительным. Даже в таком положении я вижу, что она удивительно маленького роста. «Парень, ты трахнул домового эльфа», - глумливо замечает внутренний голос. «Пошел нахер. Пошел нахер, сраный умник», - стараюсь как можно осторожнее отодвинуться от неё.
Я подумал о том, что происходит снаружи. Солнце палит на всю катушку, всюду гуляют люди в нарядных мантиях. Воскресные, мать его, променады. Заходят в лавки, покупают мороженное своим визгливым отпрыскам, смеются. Тратят деньги на разную чепуху. Я бы всё отдал за то, чтобы оказаться там.
Возможно, Том и Гарри где-то в соседней комнате? Сейчас кто-нибудь войдёт, сунет мне в руку запотевшую бутылку, скажет: «Парень, ну ты и отмочил вчера», - или, - «Чувак, ты трахнул подругу моей сестры». Но у Тома нет сёстер, а у Гарри кажется был брат, которого прошлым летом упекли за кражу.
Перед глазами встала странная сцена: плюющего кровью Гарри куда-то уводят два аврора. Это действительно случилось на самом деле? Мне показалось, что я почти ухватил воспоминание, ещё немного, и всё станет кристально ясно и просто. Ощущение, что я попал в какое-то дерьмо, рассосётся само собой, и всё будет как обычно. Как в любой хренов день. Я вернусь в свою квартиру на углу Кленовой и Тисовой, допью оставшееся в кухонном шкафу виски и проваляюсь на диване до вечера.
И тут, черт возьми, она открыла глаза. Красные, припухшие веки, ресницы такие светлые, будто их вообще нет. На губах полустертая помада, как грязно-коричневая рамка. А в глазах совершенно никакого удивления. Я точно вляпался. - Доброе утро, красавчик, – она тянется к тумбочке за сигаретами.
На полке в шкафу какие-то фотографии, в воздухе ни с чем не сравнимый запах подсыхающего шардоне. Какая-то бабская дребедень на спинке стула. Журналы на полу. Всё это убило мою робкую надежду на то, что мои придурковатые друзья всё-таки затащили меня в бордель. Шлюхи не позволяют себе таких штучек. Лучше бы это была шлюха. Я попытался вспомнить хоть что-нибудь.
- Эээ... - промычал я, глядя, как она прикуривает, затягивается, выпускает струйку дыма, а потом поворачивается ко мне. От ее улыбки сразу внутри что-то похолодело. Видимо, на лице у меня написано было почти все, что я думал, потому что она помрачнела. - Молли я, Молли Прюэт, - и снова затянулась.
Ёб! Молли с Грифиндора. Я даже забыл, что хотел поссать. Это же такая была трогательная девочка — низенькая рыжая толстушка. - Твою мать! - не выдержал я, кажется, даже подскочил на кровати, - Молли Прюэт! Ровно в тот момент я начал жалеть, что завидовал Тому и Гарри. Думал, что я не такой разудалый. Да, лучше бы я вообще не выходил из дома. Сдался мне какой-то сраный матч. Бля! Я даже на какой-то миг перестал чувствовать похмелье, так мне сделалось дерьмово.
- Э... - чуть успокоившись, снова промычал я, - а чо вчера было-то? Она снова улыбнулась и заявила прожженно-роковым голоском, как будто мне все же повезло, и я проснулся в кровати обычной шлюхи: - Вчера было все. Еще так с загадкой на меня посмотрела.
- Ты была в «Мерине»? – какая, хрен, разница где она была, но я должен был спросить хоть что-нибудь. - Ага, - одеяло, прикрывающее грудь, сползло вниз. Мать твою, размер пятый если не больше. Как раз во вкусе Тома, - вы были в хлам, ты и твои дружки. Но это не помешало тебе запудрить мозги невинной девушке, - она подмигнула. Я попытался понять шутит она или нет. По рассказам друзей, девки, таскающие к себе незнакомых парней, подцепленных абы где, выходили такими весёлыми оторвами, не очень-то повернутыми на разных сентиментах, а эта уставилась так — я готов был богу душу отдать, лишь бы оказать подальше от неё. - А где теперь эти самые друзья? – я старался выглядеть как можно более дружелюбным. Настолько, насколько позволяла выступившая на лбу испарина и ощущение общественного нужника во рту. - Без понятия. Одного повязали, когда он сломал бильярдный кий о спину какого-то мужика. Ты ещё порывался пойти за ним в участок. Черт, ты был такой жалкий, что я сразу на тебя запала.
Я представил эту жуткую картину и мне поплохело уже совсем окончательно. Я даже был готов посмотреть на эту самую Прюэт почти с любовью. Ломануться в аврорат – это с меня бы сталось. И проваляться потом в Мунго с неделю, боясь даже охнуть, с меня бы тоже сталось. Я вздрогнул: - Слушай, и что потом? Ее глаза сразу засветились: - О, потом, я сказала аврорам, что ты мой жених, мне даже пришлось немного поплакать и тогда они тебя отпустили.
Я невольно восхитился – святая самоотверженная женщина! Почки внутри моего тела, припомнив все подробности прошлой гулянки, согласились. - О, и чо? - поддержал разговор я. Бабища, лежащая рядом со мной в узкой девичьей койке, уже не казалась такой страшилой. - Мы шли, - от вдохновения она даже прикрыла глаза, - по Кленовой, но это я шла, ты все пытался забраться на какой-то забор или висел на мне, потом мы зашли в паб к Пэку... - Пэк? - перебил я. - Там же собираются свиньи, которые за Пушек болеют. - Да, - с достоинством ответила она, - и это, чтоб ты знал, любимый паб моего отца!
У меня аж дыхание перехватило. Вспомнилось всё: и футболка «Вперёд Гарпии!», и черно-красный шарф, который я нацепил не смотря на адскую жару. И всё это в баре у Пэка. Каким, нахрен, образом я ещё жив? Девка как будто прочитала мои мысли. - Я сказала, что ты со мной и тебя не тронули. Хотя ты всё время орал: «Пушки сраный отстой!». - Ага, - только и сказал я, с ужасом ожидая продолжения. - Потом ты взял нам пива, но оказалось, что у тебя нет денег. Мне пришлось платить самой. А ты встал на колени прямо перед барной стойкой и вопил, что я святая женщина и ты хочешь быть со мной навеки.
Бля. Бляяя. Я на миг представил себя на коленях. В пабе у Пэка. Перед этой девкой. Похмелье только усилило желание сдохнуть. - А как я попал сюда? – мой голос уже отчетливо дрожал. - Ну ты прикопался к одному типу. Орал, что грёбанным фанатам Пушек нечего делать в приличных местах. И мне пришлось увести тебя. К тому же, туда пришел мой папаша, и он вроде тебя знает. Имей в виду, если бы не я, тебя бы сейчас в пакет собирали по всему Лондону. Слушай, а ты вчера всерьёз говорил? - Что говорил? – я глядел на пол, гадая, куда подевались мои шмотки. - Что я лучшая женщина на свете, и ты хочешь от меня ребёнка? - она завозилась, устраиваясь по-удобнее у меня под боком и упирая ладошку в пухлую щеку. - А я говорил? - я уставился на нее в полнейшем шоке. Я-то думал хуже уже просто и быть не могло. - Конечно, милый, и... - тут она зарделась. Во мне загорелось предчувствие чего-то очень-очень дерьмового. Просто таки огромными, сияющим буквами: «ПИЗДЕЦ». И я бы точно выпал из койки, если бы она не была такой продавленной, и я не оказался в ней практически замурован. С одной стороны горячим животом Молли, а с другой матрасом. - Я думаю, после всего, что у нас было, я точно беременна, - потупившись, заявила эта рыжая жирная тварь. - Иди ты, - только и смог прошептать я. Предчувствие не обмануло. Это был пиздец во всей его сияющей красе. Я даже начал подозревать к чему она клонит.
Рыжая помрачнела и начала с яростью крошить окурок в чашке, видимо служившей ей пепельницей. Да, я нихрена не похож на джентльмена. Я, мать его, простой парень, и веду себя, как простой парень. Неужели эта дура ждала, что я вскочу, в чем мать родила, паду перед ней на колени, воркуя: «Да, любовь моя», - как сраный голубь, а где-то вдалеке заржет мой белый конь? Нихуя подобного. Я зарабатываю себе на жизнь в пивоварне одноглазого Патрика, день деньской таскаю туда-сюда ящики с пивными бутылками, а по-выходным надираюсь со своими долбаными друзьями, которые, так же как, и я просирают свою жизнь в кабачных драках и рутинной работе. И мне, блядь, это нравится. И с каждым мгновением наедине с этой кретинкой нравится всё больше. Какие, нахрен, дети? - С чего ты взяла, что залетела? – наконец, сподобился спросить я. - Настоящая женщина всегда это знает, - важно заявила она, и мне захотелось дать ей хорошую затрещину. Мне помешал только стук распахнувшейся двери. На пороге стояли двое бритых наголо верзил в трусах. Это дало мне отличную возможность сразу понять, что силы неравны. Мускулы из них так и пёрли. Даже из тех мест, где их вообще не должно было быть.
- Ебать мой лысый череп! - сразу заорал один. - Какого хуя этот хер делает в твоей, блядь, комнате? - Наша сестрёнка стала взрослой? – оскалился второй, и тут же получил от своего кореша сочный удар в ребро. Я инстинктивно натянул одеяло на самый нос. - А ну вылезай, мудак, из кровати! - тот что более суровый схватил меня за ногу и сдернул на пол – силищи у него было было, как у матерой гориллы. Такому только на ринге выступать. Судя по расплющенному носу, именно этим он и занимался. Хлопнувшись на жопу, я уже мысленно попрощался с жизнью. - Мы сейчас тебе покажем, как приличных девок портить! - бугай замахнулся ногой въебать мне по корпусу, как эта Молли, или как ее там, соскочила с кровати и принялась верещать, как только бабы умеют – оглушительно и обескураживающе: - Пит, блять, не трогай его! Эти двое замерли, хотя уже собирались меня очень даже азартно пиздить. Впрочем, один пинок я таки получил, хотя и не такой сильный, как могло быть.
- Бля, Молли, прикройся, - застонал после секундной паузы тот, что был поспокойнее, - нет сил смотреть на твой срам. Спохватившись, она закуталась в простыню и бросилась ко мне, причитая: - Не трожьте моего жениха, твари! Ребенка без отца оставить собрались?! - Какого, к херам, жениха? – не унимался этот Пит, которого я про себя уже окрестил Кин-Конгом, - откуда, блядь, взялся этот долбаный хмырь? Ещё вчера у тебя не было никакого сраного жениха. - Не твоё дело, придурок, - продолжала вопить рыжая, - не твоё сучье дело. Не лезь в мою жизнь, Пит. Я тебя по-хорошему прошу. - А ты не в Гриффиндоре случайно учился? Ты похож на одного типа оттуда, как его... Арчи? – второй как-то слишком пристально рассматривал меня. - Артур, - машинально поправил я. Говоря по-правде, я даже не был уверен, что хуже – быть избитым до полусмерти этими качками или стать мужем рыжей лохудры и обзавестись такими родственниками. Я как-то был в маггловском кинотеатре, так вот там я видел что-то похожее. Один парень ни за хрен собачий оказался втянутым в какую-то абсурдную хуйню. - Во точно, Артур. Слыш, Пит, этот чувак учился с Молли, я его точно помню. - Отъебись, Стив, - Пит снова попытался въехать мне с ноги, но к счастью промахнулся, - Какой ребёнок, Молли? Какой блядь хуев ребёнок, я тебя спрашиваю. Я вытирал тебе задницу, когда ты была вот такого роста, - Пит демонстративно плюнул на ковёр, - А теперь ты превратилась в долбаную шалаву, которая залетела от какого-то уёбка. Как блядь это понимать? - Это тебя не касается, - холодно отрезала Молли, подтягивая простыню, - Я его люблю, твою мать. И он меня тоже. - Чо правда? Слышь, говнюк, - в этот раз Пит не промахнулся, от удара я вынужден был скрючиться, уткнувшись носом в грязный пол, - любишь нашу Молли?
Я взвыл. Конечно, я хотел объяснить ситуацию, но что-то внутри меня сопротивлялось. О себе решили напомнить ребра, и почки, и прочие места. - Ну говори быстро, гнида! - я получил еще один пинок, и в этот раз деваха и не думала меня спасать. Замерла, притаилась тварь. - Да, - хрипло простонал я. - Что, я не слышу? - третий полученный мной за сегодня пинок показался просто райским блаженством, потому что пришелся всего лишь по бедру и оказался щедящим вариантом. - Да, я люблю ее, блять! Люблю долбаную суку, - заорал изо всех сил и со всем чувством я, потому что сучий гад снова замахнулся с намерением ударить, - я, блять, ее жених и жеюсь на ней, тупые ебанные твари!
В комнате что-то изменилось. Наверное, скрылось солнце, или это моим зажмуренным глазам так показалось. Я открыл их и увидел, что этот громила, Кин-Конг, наклонился надо мной и с придирчивым видом рассматривает. - Что-то какой-то худой, - выдал обо мне он, - даже, я бы сказал, тощий блять! Ты получше выбрать не могла? - Не твоё блядь дело, - прошипел я, пытаясь подняться. И работенка, надо сказать, была не из лёгких. Из меня получился бы ахуенный шпион – из тех, что раскалываются ещё до начала допроса. И всё это брехня, о том, что в стрессовой ситуации в человеке просыпается несгибаемая сила воли и ещё хер знает какие качества. Ещё пара тумаков и я признался бы в любви даже Питу. Долбаные мудаки. Во мне ещё теплилась надежда сьебнуть побыстрее, и едва оказавшись на улице, двинуть куда-нибудь в пустыню Гоби или ещё какую-нибудь дыру, где ни одна сука не говорит на человеческом языке, а только мелькает голой задницей в зарослях лиан и чирикает что-то на своём наречиии провинции Гандон.
- Я ж тебе говорю, он с Гриффиндора, - как будто это что-то подтверждало, не унимался Стив. - И что, блядь, это меняет? Хоть с хера, мне пофигу. - Ну, они, типа, давно знакомы, с детства. И, типа, могли крутить роман. Попытайся мыслить, Пит, - слово «мыслить» сказанное в этом доме звучало как-то странно. - Бляя, - Пит оглушительно хлопнул себя по лбу, - так вы, блядь, давно мутите с этим хреном? Прям что ли со школы? Романтика и прочая хуйня? - Точно, - закивала хитрожопая дура, - Просто он болеет за Гарпий, и я боялась его с вами знакомить. - Да блядь, - Пит почесал безволосую грудь, на которой была вытатуирована пушка, - это же просто долбаная игра. - Любовь – такое дело, - лыбясь во всю морду, поддержал его тот, который Стив.
После этой заявы в комнате воцарилось молчание, которое неловко прервал Пит: - Ну ты, это, как тебя, одевайся и выходи – знакомиться будем. После чего братишки со всей деликатностью вышли и даже прикрыли дверь. На какое-то мгновение я подумал, что вот он единственный и неповторимый шанс дать деру, но мало того, что я был побит и гол, так еще и рыжая мегера, уперев руки в бока, заняла стратегическую позицию у окна. Пришлось надевать мои лежащие поверх кучи какого-то барахла трусы, натягивать джинсы и майку – рубашка оказалась чуть не в лоскуты порвана. И под бдительным взглядом Прюэт шествовать до сортира, а потом в комнатушку, которую эти веселые ребята, походу мои будущие родственники, называли гостиной.
- Садись, чо вылупился? Осваивайся, твою мамашу, - без лишних сантиментов заявил мне Пит, указывая на продавленное кресло, судя по состоянию обивки, неоднократно облитое хер знает чем. Я понадеялся, что пятна от майонеза и послушно сел. Я вообще вёл себя очень послушно, с тех пор как меня слегка припиздили. Такой уж я человек. - Тебя как звать-то? – не унимался долбанутый Пит. - Артур Уизли, - мрачно ответил я, конечно, не настолько мрачно, чтобы расстроить своих новых знакомых. Они, как пить дать, из тех уёбков, которые готовы в любую минуту заорать «Сука, ты меня не уважаешь» и схватиться за клюшку для крокета или бутылочное горлышко. - Какое-то кретинское имя, - не очень-то дружелюбно заметил второй. - Отьебись, Стив, - видимо «отьебись» было милым прозвищем этого чудного мальчонки с бычьей шеей. Кто бы мог подумать. - Пьёшь? – коротко осведомился Пит, нащупывая что-то на полу возле задрипанного дивана. Видимо лимит его связной речи на сегодня исчерпал себя в комнате рыжей. - Блядь, а как ты думаешь? – в конце концов я не выдержал. - О, гляди, освоился, - заржал Стив. Пит только хмыкнул и протянул мне бутылку вискаря – слегка початую и с содранной этикеткой: - На подлечись.
Я взялся за горлышко и отпил. Судя по всему, в этой берлоге использованием стаканов себя не утруждали. Вискарь был теплый выдохшийся, но не более мерзкий, чем вкус у меня во рту – меня даже слегка отпустило. После второго глотка гостиная мне показалась почти уютной, а бандитские рожи рожи Прюэтов почти доброжелательным. - Иш, хлещет, - бутылку из рук у меня вытащил Стив и приложился сам. Пит хлопнул меня ручищей по колену – это ему не составило труда, так близко все друг к другу в этой дыре стояло. - Окрутил, гад, нашу сестричку! - произнес он с оттенком уважительности, но я все же напрягся. - Соблазнил, обрюхатил.
Мне оставалось только тупо кивать, раз уж я решил продаться. Ситуация была хуже некуда, видимо эта семейка вообще не планировала отпускать меня на волю в ближайшее время. Я попытался думать о своих перспективах, но выходил один сплошной пиздец. Я даже представил себе, как буду жить в этом коробке с крышей, а вокруг будут сновать рыжие дети, один в один похожие на Пита в миниатюре. Один из воображаемых детей вдруг повернулся ко мне, нагло оскалился и сказал: «Привет, мудила». Меня снова передёрнуло. А рыжая сучка, будто почувствовав жопой мои сомнение, уселась на подлокотник кресла и обхватила меня ручонками. От неё несло отвратными духами из серии «охмури мужчину».
- А вы, ребята, чем занимаетесь, - осторожно спросил я потенциальных родственников. - Я мясник, - во весь рот улыбнулся Пит, - а Стив у нас могильщик. Древние, блядь, и уважаемые профессии. Держись нас, чувак, и тоже станешь настоящим мужиком. Ещё одна ахуенная перспектива. Мясник, могильщик и шалава. Может быть, мне это просто сниться? Такого, блядь, не может быть в реальности. - Я пойду принесу вам закусить, - моя, мать ее, невеста шаловливо вильнула объемным задом и утопала куда-то вглубь хаты. - Ты-то сам кто, - вырвал меня из печальных размышлений голос Стива, - на что жену содержать будешь? Я буркнул: - В пивоварне я... - А точно! - Стив сразу оживился. - Я думаю, рожа знакомая. Он же у Патрика грузчик! И тут я аж взорвался. Вскочил и принялся на них кричать: - Я, блять, не грузчик, я помощник, а Патрик обещал меня... И тут вдруг лица братьев-Кинконгов потемнели. Я, было, хотел выяснить, чего они притихли, как услышал за спиной ор: - А чего этот хуй делает в моем доме?! Я тебя, гарпиевская рожа, помню! И мне в глаз засветил огромный тяжеленный кулак.
- Эй, сынок, очнись, - я пришел в сознание от того, что меня трясли, словно мешок с говном, - Сынок, ну чо ты, бля, я ж не со всей силы даже. В моей голове вихрем пронеслись события сегодняшнего утра, и я, надо сказать, прилично ахуел, настолько прилично, что даже открыл глаза. Лучше бы я этого не делал, потому что прямо передо мной маячила хоть и изрядно побитая, но вполне узнаваемая рожа фаната Пушек, того самого, который на стадионе вопил во всю мочь, что найдёт меня. И надо же, блядь, – сбылось. Рожа хренова прорицателя была цвета варёной свеклы, создавалось впечатление, что он сейчас обделается.
- О, глаза открыл. Слава, блядь, Мерлину. Ты как, сынок? Ты это, прости меня, Пушки, Гарпии, всё это — хуйня. Главное, чтобы моя малютка была счастлива. В этот момент я смирился. Плюнул. Позволил накачать себя их паленым виски, даже сжевал кусок какого-то полусъедобного пирога. К обеду мы уже решили, что свадьбу будем гулять на следующей неделе, то есть через три дня, у долбанного Пэка. Я кивал и со всем соглашался. А пойди не согласись, когда с одной стороны тебя зажало мощное плечо Пита, с другой сверкает лошадиными зубами с залихватской ухмылкой рожа Стива, перед тобой мрачная рожа их папаши и твоего будущего тестя Шона – бывшего аврора, и нынешнего водителя Ночного рыцаря, а под жопой продавленный, впивающийся в зад пружиной диван. Лучше бы я попал в какую-нибудь мафию или банду, или вот к Упивающимся смертью.
- Не пристало моему зятю, мужу моей Молли работать на какого-то долбанного Патрика – этого производителя конской мочи! - после обсуждения свадьбы, на которую, я уже понял, из моих сунуться никто не рискнет, Шон решил проехаться по моей карьере. - Патрик обещал сделать меня своим партнёром, - вяло пискнул я, заранее зная, что это ничего не решит. - Он гомик что ли? – насупился мой будущий тесть. Я уже заметил, что чувство юмора у всей семейки просто ахуительно, и, главное, непредсказуемое, прямо, блядь, не поймёшь, что они сделают в следующий момент – заржут, как стая гиен, или переебут хорошенько, чтобы меньше болтал. - Точно, бля, Патрик — гомик, а глаз ему хером вышибли, - очевидно, незамысловатый юморок Пита попал точно в цель, потому что даже моя шалава-невеста согнулась от смеха, отклячив свой примечательный зад.
Какое счастье, что я сирота, потому что мои предки точно склеили бы ласты повторно, если бы увидели, какими распрекрасными людьми я собираюсь пополнить нашу почтенную семейку. Просто, блядь, невероятно — ещё вчера я был беспечным парнем, который мог радоваться жизни, пялиться на встречных тёлок и отпускать сомнительные комплименты в их адрес. И вот уже я мрачно нажираюсь в компании самых отпетых лондонских бандюг и готовлюсь жениться на их шалаве-сестричке, у которой на лбу написано, что я у неё был даже не десятым. И, похоже, единственным способом отвязаться от них было покончить с собой. Да, я мог бы тогда утопиться в толчке. Но, блять, меня не оставляли даже в такой интимный, я бы сказал, момент. Чертов Стив толокся под херово прилегающей дверью, когда я в поисках одиночества устроился поразмыслить на толчке, и каждые, блять, десять секунд орал: «Ты застрял что ли?» - и, - «Э, выходи уже». В результате, мне так и не удалось сосредоточиться и вышел я особенно злой, как будто всего, что случилось со мной до того не хватило, чтобы разозлить меня окончательно. Я взбешённый вернулся к этим кабанам — моим будущим родственничкам. И только завидев меня, Шон прямо распухший от гордости за свою идею, с умилением на своей красной пьяной роже выдал: - Моему корешу как раз не хватает рук, авось, сгодишься ему в рыбную лавку. Он-то из тебя быстро человека сделает. - Да, а вечерами сможешь подносить полотенца у нас на ринге, - вдохновенно подхватил Пит. - И поможешь мне отремонтировать лодку, - подхватил долбаный Стив. - Ты уже заебал со своей ржавой посудиной, кретин, - заорал на него Шон, - кому нужна твоя долбаная лодка? Ты затрахал, понятно тебе? Где, блядь, ты собрался на ней плавать? В ёбаной сточной канаве? - Мы могли бы куда-нибудь съездить, порыбачить всей семьёй, - видимо, Стив был кем-то типа сына-мечтателя, который заебывает всех своими странными идеями о единении с природой, конечно, в своём быдловатом стиле. - По-выходным, блядь, мы ходим на квиддич, и это нихуя не изменится в ближайшие тысячу лет. Это говорю тебе я, твой, блядь, отец!
Просто, мать его, здорово. Я, воняющий селёдкой, как долбаный рыбак, с парой полотенец подмышкой чиню ржавое корыто с аккуратной дырой в днище. Дырой размерой с жопу моей жены. Вот такие фантазии меня посетили незамедлительно. Я бы представил ещё бухающего Шона, который умилённо рыдает, глядя на объемное пузо своей дочурки, но у меня уже не было никаких долбаных сил. - Вы, блядь, ахуели? – спросил я даже слишком громко, да и хуй с ним, пусть знают, что я, мать его, взбешён. Да, я тихий парнишка, но это ещё не значит, что мной может распоряжаться кучка татуированных алкашей. - Чо? – Шон моментально заткнулся и вылупился на меня так, как будто я насрал в его завтрак. - Ты чо орешь, Арчи? – Стив не отставал от папаши, и глядел на меня как-то недобро. - Я - Артур, ёбаный кретин. Ты что, не можешь запомнить даже это? Долбаный дегенерат! - внутри меня бродил их долбаный спирт. - Вы что думаете, если я согласился жениться на вашей шлюхе-сестре, то, блять, буду еще и вас всех терпеть? Да в гробу я видел вас всех, уебки!
Я в Сердцах сплюнул и попал Питу в лицо. Тот, прихуев, замер, остальные же два бугая, старый и младшенький идиот-Стив, принялись закатывать рукава. Моя невеста, визжа, вылетела из комнаты. Я, как какой-то бык, бросился вперед с одним желаньем покрепче заехать папаше-Шону по его красной роже, но он юрко – хуевы боксеры — увернулся, и я сам согнулся, хрипя и кашляя. И тут на меня посыпалось со всех сторон. Кажется, так меня со школы не избивали. - А ну-ка подними этого мудака, - раздался грозный голос Шона, когда они все отвалили всерьез запыхавшись.
Следующие пару дней я помню очень смутно. Вроде я валялся, как выброшенный на берег кит, прямо в этой засраной гостиной, а моя хитрожопая невеста, видимо окончательно осмелев, мазала меня каким-то вонючим снадобьем. - Питу всегда помогает, - заявила она моему бесчувственному телу. Сначала эта ебанашка ещё пыталась со мной общаться, но я быстро смекнул что к чему и, даже придя в себя, слава Мерлину, на весьма недолгий срок, не подавал никаких признаков жизни. Оба глаза у меня опухли и адски болели, так что этот маленький спектакль удался мне просто блестяще. Внутри себя я надеялся, что эта долбаная семейка просто перестанет меня замечать, но нихуя подобного. Валяясь на скрипучем уродце, именуемом здесь диваном, я отчетливо слышал, как Шон и его долбоёбы-сынки обсуждали приготовления к церемонии. Церемонии блядь. Я никогда бы не подумал, что они знают такие сложные слова. Потом я снова вырубался, снова приходил в себя от того, что рыжая сучка пыталась запихать в меня горелую овсянку, смачно блевал и снова падал в темноту, где не было никаких ёбаных Прюэтов.
Зато вот церемонию я на всю жизнь, блядь, запомнил. День моего позора. С одной стороны меня придерживал Пит, чтобы я, видимо, не упал, с другой ко мне тесно прижимался зад рыжей шлюхи, по несчастной случайности, – моей невесты. Я думал, я убью себя, наложу руки, сам себя задушу или перережу горло осколком пивной кружки, как только эти гады оставят меня хоть на минуту в покое, и если я смогу к этому времени хотя бы поднять руку. Но страдания изматывают, и к тому времени, как все наконец закончилось, и мне в руки дали кружку я только и мог, что понемногу из нее отхлебывать. Мне кажется, если бы я мог, я бы тогда заплакал. Всякие мудаки: долбанные авроры, торговцы в лавочках, просто старые пердуны, пацанчики вроде самих Прюэтов, каждая долбанная тварь, из тех кто привык нажираться в этом долбанном баре у Пэка, норовила подойти ко мне и сказать: «Поздравляю Уизли», «Моли просто клад», «Да, ты просто счастливчик». А эта тварь уже с кем-то, блять, крутила у стойки, пока я сидел и никак не мог выпить первую, блядь, за свою собственную свадьбу кружку пива. В тот день боги явно хотели от души постебаться надо мной, потому что, в довершение всего, ко мне подкатил какой-то мудила, воняющий гнилой селёдкой и так по-родственному меня приобнял. Запах был такой, что я по привычке приготовился блевануть прямо на ботинки, которые мне были велики размера на три. Наверное, мои новые родственники грабанули кого-нибудь прямо в соседней церкви, чтобы добыть прикид жениха. - Так ты, стало быть, мой новый помощник, - заявил этот вонючий хрен, и заулыбался щербатой пастью, - Меня Гейвин кличут. Только, блядь, не думай, что я какой-нибудь остолоп, понял, парень? Меня не проведёшь. - Чо? – я уже догадался, что этот бомжара и есть мой будущий начальник, но его дальнейшее выступление отдавало бредом высшей пробы. - Не вздумай халтурить. Шон предупредил, что за тобой нужен глаз да глаз. И не вздумай лезть в драки, слышишь, сученок? У меня приличное заведение, а ты, блядь, даже в день собственной свадьбы весь синий. Тут, конечно, все постеснялись сказать, но я мужик простой. Так что кончай вести себя, как недоделанное хулиганьё, распугаешь мне всех клиентов – я не посмотрю, что это мой кореш попросил тебя пристроить — выпру ко всем чертям.
Ну заебись, просто, блядь, заебись. Ахуенная высшая справедливость. Какой-то мерзкий чмошник будет меня учить. Блядь, я посмотрел бы на него, если бы его сначала отметелили три бугая, а потом заставили жениться на чокнутой дуре, у которой похоже нимфомания. Краем глаза я уже приметил блядские взгляды, которые Молли то и дело бросала на типа у стойки. Какого-то ахуевшего хлыща в галстуке. Гейвин пялился на меня с таким видом, как будто копошиться в рыбьих внутренностях — это заветная мечта любого уважающего человека, а его лавчонка – просто рай земной. - Ну, что ты понял меня, сопляк? Я простонал что-то типа «да, сэр», надеясь, что после этого он от меня отстанет. - То-то же, - радости этого урода не было предела, - ты у меня быстро человеком станешь. Кажется, у моего нового окружения делать из кого-нибудь человека было главным фетишем, после драк и выпивки, конечно же. - Что-то, вижу я, ты не рад! - продолжал наседать на меня воняющий рыбой козел. И судя по тому, как краснела его рожа, он бы там меня и прибил, избавив от лишних страданий, но паб сотряс зычный голос моего, блять, страшно подумать, тестя: - Бля буду, ты меня, щенок, не перепьешь! Ебаный Гейвин, или как его там, сразу отвалил и ринулся к столу, за который бармен уже тащил вискарь. - А вот хуй тебе, батя, - Пит лыбился во всю харю.
Я решил, что сидеть мне уже хватит и надо бы перебраться в какое-нибудь еще не пропахшее селедкой место, желательно километров за сто от долбаного паба, долбаной женушки и всей моей новой родни. И, надо признать, мне отлично удался первый маневр. Я бы таки сбежал – все, блять, гости вместо того чтобы меня сторожить орали «пей-пей-пей», а на меня, долбанного ковыляющего прочь от своего счастья женишка, им было посрать. Но в самый последний роковой момент я, в случайно образовавшийся между пьяными рожами, просвет увидел, как моя, блять, благоверная отправилась наставлять мне рога. «Убью суку!» - мелькнула мысль.
Оказывается, пока хренов Гейвин учил меня жизни по всем правилам этого ахуительного искусства, хрен в галстуке уже лапал мою суженую за жопу. Странно, что такой тип вообще прельстился на бабу вроде Молли, особенно учитывая то, что она, как и вся её блядская семейка, оказалась на редскость сентиментальной, и напялила свадебное платье своей покойной мамаши. Её вроде звали Шеннон и она наверняка была той ещё шалавой, однако, к её чести, была явно размера на два меньше своей прелестной дочурки. Как бы там ни было, сиськи Молли так и норовили выбраться на волю, точно так же, как и её живот, неизвестно каким образом уместившимся во всём этот тряпье. Вся эта краса ощутимо трещала по швам и, похоже, собиралась рассыпаться нахер. Однако, урода в галстуке это не напугало. Не иначе извращенец, который дрочит на грифонов и прочих существ размером, блядь, с дом. И он щупал Молли, мою, блять, жену, за жопу!
Нет, я не ревновал, я был просто в ахуе от такого вот расклада. Эта паршивая шлюха потратила столько энергии на то, чтобы превратить мою жизнь в ад, а теперь топает с этим мудаком к коморке за барной стойкой. Что за хуйня? - Корнелиус, любимый, ты испортишь мне прическу, - акустика была просто ахуительная, и я уже занял боевую позицию, прижавшись ухом к замочной скважине. Мудак, которого звали Корнелиус, шумно дышал и мычал что-то невразумительное. Я подумал, что неплохо бы прихватить что-нибудь тяжелое. Вообще, я бы этого долбаного пижона-извращенца и одними кулаками уделал, но мое жалкое избитое тело, намекнуло мне, что может и не выдержать даже самого пустякового отпора, по-этому я отломал у ближайшего стула спинку, ебнул ее о барную стойку и, получив приличную такую дубину, двинулся к подсобке.
- Суки, блять, - заорал я, угрожающе размахивая куском стула, - поебаться собрались, прямо на моей свадьбе?! Я вам покажу шуры-муры! Вы, блять, сейчас у меня попляшете! Подсобка оказалась долбаной кладовой с выпивкой и свисающими с потолка копчеными окроками, в один из которых я по-началу врубился мордой. Еще там оказалась долбаная ступенька, с которой я чуть не ебнулся. Мне повезло, что я успел схватиться за полку, с которой сразу посыпались бутылки. - Какого хуя, - начал я, глупо озираясь, поскольку из-за свисающей с потолка хуйни я даже не смог сразу обнаружить этих двух... бля я даже не знаю, как их поприличнее назвать. Сучка-Молли привычно завизжала, да так, что даже мандрагоры сдохли бы нахуй от такого концерта. - Заткнись блядь, - я наугад ткнул дубиной и видимо попал, поскольку визг сразу оборвался, - думала поебаться прямо на свадьбе, сучка? Меня избивают твои уёбки братья, только для того, чтобы я сказал сраное «да» на сраной церемонии, а ты цепляешь прямо тут какого-то, нахер, Корнелиуса и спешишь с ним перепихнуться? Заебись. Ахуенно, блядь.
- Заткнись дебил, - наконец прошипела эта шмара откуда-то из темноты, - не твоё, блядь, дело. - Ээ, сэр, вы позволите мне сказать? – это был явно пижон в галстуке. Нужно его поскорее уебать и сматываться отсюда. - Иди нахуй, понял? Это, мать твою, последнее, что ты услышишь в жизни!! - Дебил! Ты вообще ничего не понимаешь, идиот! Кретин! Надо было тебя аврорам сдать, пусть бы они тебя уму разуму учили, а не моя семья! - вопила на всю подсобку Молли. - Пригрела, блять, змею! - Сэр, вы, наверное, что-то слышали про ребенка, я все объясню... - гундел из темноты мудак при галстуке. Я попытался найти его хотя бы на ощупь. Лупить наугад по свиным тушам мне больше не улыбалось. - Вы поймите, сэр. это была ошибка молодости, я бы хотел сам жениться на вашей достойной супруге, чтобы спасти от позора, но я уже женат.
Я продвигался медленно, осторожно, чтобы не подскользнуться на осколках бутылок, шел на голос, наконец схватил: - Аха, попался, гнида! Ну держись, это твой последний вздох! - Пусти меня, уебок, - завизжала моя добыча, и я сплюнул. Корнелиус оказался мягковат даже для мажорного мудака. - Я возмещу, сэр, я все возмещу, - в голосе Моллиного хахаля прорезалась все больше истерики. К счастью, на помощь к этой блядище никто не спешил, поэтому я, схватив мелкого говнюка и то и дело машинально пиная его дубиной, принялся размышлять. Из его трусливого воя выходило, что рыжая шалава залетела вовсе не от меня. Ещё один блядский сюрприз сегодняшнего замечательного вечера. Ну ёптваю, теперь я не удивлюсь, если сюда ввалится воняющий перегаром Святой Патрик и станцует сраную польку, размахивая копченой салакой. Нет это будет даже нихуя не удивительно, а вполне закономерно.
- Ошибка молодости, бля, - я хорошенько тряхнул мудака, морщась от воплей моей лучшей половины, - Заткись, сука, а то я его прямо здесь порешу. Молчи блядь, если хочешь ещё хоть раз увидеть этого поганца живым. - Больной ублюдок, - прошипела гнусная баба, но всё-таки заткнулась. - Так что ты там вопил о возмещении, сучий выблядок? – я что-то очень сомневался в том, что этот Корнелиус умел поворачивать время вспять, а это было в принципе единственным, чего бы я хотел. - Я дам вам денег, хотите денег? – ныл этот говнюк, извиваясь как червь. - Я хочу никогда не видеть ваших блядских рож. Ни твою, ни суки Молли. Кстати, ты знаком с Шоном и Питом? – я зловеще ухмыльнулся. Перспектива отдать Корнелиуса на растерзание моим новоиспеченным шаловливым родственничкам казалось мне очень даже привлекательной. - Я... нет, нет, не бейте меня! У меня есть связи, влиятельные родственники! - верещало это уебище в пиджаке и галстуке. - Я могу выхлопотать вам должность! И дом! Вы будете жить безбедно! Сэр! Подумайте! Не бейте меня!
Подумать? Это дело, я начал раздумывать подвесить хрыча на крюк вместо окорока или просто придушить. И так сладки были эти думы, что я даже не сразу заметил, что моя супруга начала что-то тараторить: - Артур, отпусти его, Артур! Он дело говорит, подумай, мы сможем уехать от моего отца и братьев. Артур, мы заживем как люди, не трожь, отпусти его, Артур! Артур, это того стоит! Я прислушался, но рук на шее этого самого Корнелиуса не разжимал. - Ты, тварь такая, - сорвалась на визг моя жёнушка, - без отца моего ребенка решил оставить? Хочешь убить его и чтобы тебя загребли в каталажку? А я всю жизнь братьям готовила да стирала? Ты этого, мразь, хочешь?!
И стерва с визгом и плачем вцепилась мне в волосы, да еще и начала кусаться, царапаться и пинаться, то и дело причитая: – Отпусти его, мразь, отпусти, я сказала! - Да, блять, - я попытался лягнуть Молли телом её тщедушного ёбыря, - именно этого я, твою мать хочу. А хули ты хотела, тупая курица? Чтобы я всю жизнь бухал с твоими долбанутыми брятьями и вонял как помойка? Какого хера ты не спросила, хочу ли я воспитывать ублюдка? Срать я хотел на тебя и на твоего ребёнка. Не удивлюсь, если ты подмешала мне в пиво какое-нибудь говно, чтобы я отрубился прямо в твоей ёбаной комнате. - Едва ли в тюрьме вам будет лучше, - ныл паскудный тип, - к тому же, с чего вы взяли что родственники Молли поверят вам? - Тебя, блядь, не спросили, - я от всей души приложил его о ближайшую стену. Но вонючего нытья хватило для того, чтобы рыжая снова кинулась в бой. Нет, вопить она перестала, даже перешла на зловещий шепот, от которого мне, признаться, поплохело. Если баба начинает разговаривать с тобой таким тоном, значит тебе действительно пиздец. - Слушай, мудак, лучше соглашайся, - шипела эта стерва, - если ты забыл, то я тебе с удовольствием напомню, ты, блядь, не самый популярный чувак в моей семье. И если ты сейчас начнёшь заливать, что ребёнок не твой, то тебе переломают, нахер, все ноги, а потом заставят извиняться передо мной. Ты, блядь, будешь грязь жрать, тупой уёбок. И жить будешь с моими братьями, этого ты хочешь? Пойми уже своей тупой башкой – тебе от нас никуда не деться.
Я еще несколько раз уже больше для вида тряхнул сраного уебка Корнелиуса. Чо-то внутри заныло и сдавило, отчаяние накрыло меня с головой, как чертова черная пыльная тряпка. Как не крути, со всех сторон выходила одна сплошная жопа. Мне сделалось горько и тяжело дышать, словно я залпом жахнул стакан неразбавленного самогона. - Да идите вы все на хуй! Меня от вас просто воротит. Слегка пошатываясь, я двинул прочь из подсобки, отбил по-пути у первой попавшейся бутылки горлышко и залился спиртягой. - Долбанная, сраная жизнь! - Дом, свой дом и должность в министерстве, сэр, вы не пожалеете, - неслось мне вслед, но мне было уже на все плевать.
допустим есть минимум три, а максимум с десяток человек, которые регулярно меня выбешивают, но я продолжаю с ними общаться или просто не разрываю отношений, потому что: 1. Когда-то они мне нравились 2. Я наивно надеюсь, что их помутнение - явление временное 3. Вижу некую призрачную пользу
.... ааа! никто не голосует за душевное равновесие, а я так надеялся, так надеялся)
Вопрос: Лицимерный урод и лживая сучка?
1. О! У меня таких штук тридцать в одной аське,а реал... уууу...
9
(39.13%)
2. Это отвратительно! Не приятно - не общайся.
1
(4.35%)
3. Шли их в жопу, бля! Душевное равновесие дороже!
Меня давно гложет, а поскольку до того момента, как я смогу свалить еще 45 минут, то выскажу сие бесполезные слова.
Начну издалека. Однажды, когда я был совсем юн, я решил что мне надо бы почитать Шопенгауэра, но не почитал. Потому что от библиотеки меня в то время отлучили за несусветное разгильдяйство, а дать на такое дело денег родаки был и не согласны ибо почитали мое увлечение нездоровым. Но вот однажды (когда ум мой стал уже заплесневелым и черствым) один из моих друганов Тац подарил мне эдакий аццкий кирпич, который я по занятости, загруженности и скособоченности мозга не осилил, но было там обаятельнейшее "от автора", а-ля "эта книга слишком для вас заумна, вы ее не осилите, а даже если, то не поймете".
А теперь к сути. Есть целый разряд аффтаров в фаКфикшене, которые руководствуются ровно теми же мотивами и при написании. Дескать, я как жахну, как загну! Выложу на поднос всю свое глубокое видение мира, все свои литературоведческие приемы, все свое понимание, дам разгуляться скучающему разуму, выдам метафор и параллелизмов читать дальше(нам наша училка в школе говоаривала, что это такое слово, которое надо говорить, когда хочешь казаться умным)! При этом, едрен-батон, честное слово, текст превращается в какой-то кроссворд. Ум за разум заходит. А они еще, эти аффтары, друг с другам корешат (ну как обычно) и говорят "это же прекрасно, литературно... собачку никто мою не видел?"(с) красная плесень. Кароче, глаза у меня на лоб от этой тяжеловесной красивости и какбелитературности лезут.
Выходные оставили после себя какое-то всеохватывающее чувство восторженного афига. Как?! Я ничегошеньки-ничего не делал или...? Даже как-то пусто и странно без привычной усталости. читать дальше А что я делал? Играл, читал какие-то неотягощающие разум книги, смотрел какие-то фильмы. Готовил! (а как я это люблю, оооо!) копал - да, был мучим родной матерью, которая нашла новую игрушку - виртуальный сервер, ЦМС и книжку по ПШП и конечно же все это сопровождалось ежечасными требованиями объяснить что-то в моем ЦСС шаблоне. Жрал витамины. Слушал рэп радио. Обсуждал с матерью же неизмеримую пользу от сцобаки в доме. Чинил беговую дорожку. Бегал не без того...
Вы можете считать меня жалким, но самое прекрасное что со мной случалось за жизнь - это стритрояль и еще каре из четверок. Да, это самые прекрасные и будоражащие впечатления за мою жизнь, перед которыми меркнет любая первая любовь и закаты встреченные в теплом-теплом море.
Я уже 40 минут курю и пью кофе как какая-то долбанная наркоманка на отходняках. Впрочем, с тех пор как у меня завёлся собственный психиатр, я позволяю себе быть странной, где-то в глубине души отчетливо понимая, что даже не смотря на дозы транквилизаторов каждое утро, я просто агрессивная сучка, которая я не может дотянутся до рубильника, заставляющего по-идиотски хихикать вместо того, чтобы зарезать в подворотне какого-нить бомжа. В глубине души я уже стойко ненавижу весь мир, потому что догадываюсь, что вся эта кучка жалких дегенератов счастливее меня.
Включается ICQ, тут же выскакивает сообщение от Людовика. Ловлю себя на том, что одновременно радуюсь и раздражаюсь, потому что знаю, что рано или поздно он скажет: «Давай дописывать фик». И я буду делать вид, что пытаюсь почувствовать себя Снейпом, хотя уже нихрена не знаю, как мог бы ощущать себя Снейп. Я знаю только что чувствовала бы Кортни Лав, если бы попала под асфальтоукладчик, будучи укуренной вхлам.
Чтобы растянуть удовольствие от неминуемого, рассказываю о том, что среда по-латышски ТРЭШдиена. Людовик смеётся, а я думаю о том, что мы с ним два форменных засранца. Это основная причина по которой я его люблю. Плохо быть засранцем о одиночестве, а когда вас двое, можно выстроить из собственной сучьей говнистости целую философию, основанную на непреложной ущербности основного социума.
Рассказываю о малолетке, которая пыталась учить меня жить. Рассказываю о сраном клубничном йогурте. Я на нейролептиках и меня каваит. Хочется жмуриться и говорить няя. В такие моменты я ещё больше себя ненавижу. То есть больше, чем всегда. - Научи меня жить, - говорю я. - Давай, Людовик, - говорю я и снова иду курить. Когда возвращаюсь, на экране сообщение «Жизнь нипастижима». Сука.
***
«Ща, я тока схожу поссать», - пишу я в асечку и шкондыбаю по коридору, ощущая себя не то трансвеститом, не то просто курвой. Хуйле? На мне долбанные босоножки, которые от стриптизерских отличает только отсутствие платформы, все остальное: и двенадцать сантиметров каблук, и долбанный черный лак – при них. В ботинках тупо жарко а с наступлением кризиса, одеваться офис-стайл, как и гладить рубашки некомильфо – люди будут думать, а это вредно. Никто, мать вашу, никто не должен прознать, что у тебя есть хоть какие-то деньги. По-этому кроме стриптизерских тапок, с которых я не падаю только чудом, на мне неделю нестиранные джинсы и за двести рублей сувенирная майка «Ай лив ин ЮССАр». От всего этого, то есть клинического просто несоответствия внутренней сущности объективной реальности, я, как обычно, немого на взводе и слегка на измене, особенно от мысли, что если, блять, я немедленно не придумаю чем заняться, то мне придется работать.
***
Когда Людовик уходит отлить, я снова остаюсь наедине со своими мыслями и десятком людей, которые хотят мне что-то сказать, но по несчастливой случайности, я, блядь, совершенно не имею желания вникать в их бессмысленные проблемы. Я ненавижу интернет. Но всё-таки недостаточно сильно для того, чтобы начать работать.
Офисные бляди откалывают свои кретинские шутки. Их я тоже ненавижу. И шутки и блядей, которым на самом деле уже по 50 и они занимают свои никчемные будни тем, чтобы кого-нибудь пристроить замуж. Сегодня их жертвой придётся быть мне. - Чего ты такая сонная? – спрашивает одна. - Чем ты всю ночь занималась? – спрашивает другая. Сиамские, блядь, близнецы.
Я молчу. Не говорить же им, что всю ночь я ебалась с пятидесятилетним банкиром, после чего пила кьянти сидя на перилах балкона его загородной резиденции. Хотя бы потому что это было во сне. Я чертова неврастеничка. Улыбаюсь. Нейролептики не отпускают. На мне страшная майка в цветочек, невнятная ветровка и штаны армейской расцветки. Всем похуй.
***
Из сортира я спешу обратно, к своему уютному мониторчику, сворачиваю файл с ОЧЕНЬ ВАЖНЫМИ ДОКУМЕНТАМИ и отваливаюсь в кресле. Несколько минут прежде чем начать стучать по заляпанным каким-то дерьмом клаве я втыкаю в часы в нижнем углу экрана, подсчитывая сколько мне еще томиться в этом бедламе, обновляю страницы своей и чужой френдленты. Привычно думаю, что все вокруг какие-то ебанные шизики с тупыми проблемами. Внимаю сучьему бреду стремного мужика под сорок о том, как он вчера ходил на какие-то там джаз-модерновские танцы, при этом я прокручиваю в голове незамысловатые сюжеты трешового порно про белоснежку и конфеты м-н-денс, прочитанного накануне. Наконец, он затыкает свой хлебальник, перестав с навязчивым изяществом маячить перед глазами, демонстрируя павлинье-перерастические па и я раскрываю аську. - Ну так что, давай уже писать фик?
***
Пока Людовик таскается по всем окрестным туалетам, успеваю покурить ещё трижды. Каждый раз замечая паутину висящую на двери, с радостным предвкушением думаю о том, как буду отчитывать уборщицу – самого никчемного человека, на которого могу орать даже я, человек который просто приходит сюда и пьёт кофе.
Решаю прошвырнуться до нашего магазина. На витрине немым намёком лежит сувенирная книжка «Гарри Поттер и Орден Феникса», с которой на меня насмешливо пялится Волдеморт. Сука. Сука-сука-сука.
Как же я, блядь, ненавижу то, что будет дальше.
Возвращаюсь как раз вовремя, чтобы обнаружить ТО САМОЕ сообщение. Давай писать фик. «Давай просто поговорим, давай, блядь, просто поговорим о ёбанной погоде», - думаю я. Смеюсь на над тем, что у Людовика есть майка «Я живу в СССР». Несу какую-то чушь про визу.
Людовик собирается приехать. Я жду этого как манны небесной. И не только потому что мы набухаемся в первый же день и начнём бурно опускать за глаза всех кого знаем. Нет. Потому что мы не будем писать фики. - Я туплю, – пишу я в приват. Я, мать его, туплю и хочу спать. Но это не поможет.
***
Я ухмыляюсь. Жизнь, суко, предсказуема и это доставляет мне невообразимое удовольствие разряда «а я знаааал». И пока моя лучшая, вот уже на протяжении года, подружка телится раздумывая, как меня поэпичнее послать вылизывать себе задницу, я думаю о духовности. В особенности о том, как тяжело быть духовным человеком. Думаю, через пару годков, когда я получу новый левел ап, я начну думать о том, как тяжело быть духовным в этой стране. Плюнув на мысли про всемирный мусульмано-массонский заговор и убожество современной литературы, я, опасливо глянув по сторонам, сую руку себе в штаны – вытащить из жопы ебучие бейби-пинк стринги в коровку.
«Я туплю» - приходит мне в аську от Графини, в целях конспирации названной «Повелитель айфона» - увидев такой контакт даже самый укуренный из ублюдков не решится лезть в мое отсутствие в хистори. Я ухмыляюсь. Конечно, блять, я ее как никто понимаю – сам вчера на работе чуть копыта не отбросил, но пишу: «Выпей кофе»
***
Людовик пишет «выпей кофе». Говорю ему: «Да ты прав», - говорю – «Пойду выпью кофе», - хотя уже пью вторую чашку. Наверняка, ему хватило времени, чтобы понять, что я просто не хочу писать чертов фик, потому что от смутных образов Рабастана Лестрейнджа и других выдуманных ублюдков мне нестерпимо хочется нажраться. Потому что соционики сказали мне, что я сраный гамлет, и это уже несколько лет служит оправданием того, что любое занятие надоедает мне ещё на стадии его выдумывания.
Воспользовавшись паузой, показываю Бабочнику этот текст. Он ставит странные смайлы и говорит – ужас. Ужас-ужас, кошмар, - повторяет он в ответ на каждую мою фразу. А мне только начало нравиться быть искренней.
Блядь, это действительно ужас. Я чокнутая невротичка, и наличие у меня друзей это ещё одна загадка мироздания. Кажется я начинаю заёбывать Бабочника, поэтому он рассказывает анекдот: - Сэр, вот уже восемь лет, каждый вторник, сэр, ровно в семь вечера Вы приходили ко мне, сэр: Мы пили кофе, сэр, курили трубки, беседовали о политике... Сэр, вчера был вторник, и Вы впервые за восемь лет не пришли, сэр. Что случилось, сэр? - Вы знаете, сэр, просто остопиздело.
Пытаюсь не думать о том, что он может намекать на меня. Пытаюсь не думать о том, что когда мы познакомились я была полной дурой. Вместо этого пишу Людовику: - Слушай, говорю я, давай придумаем что-то новое. Я хочу что-то другое, говорю я, надеясь, что он не заведёт свою обычную волынку про два недописанных фика.
***
Бляяя а вот это уже хуево и не по плану. И это заставляет меня нервничать, не буду приуменьшать, я просто психую. Кто, блять, у нас гамлет и неисчерпаемый источник хуйни? Трусливо смотавшись до куллера за чаем и выхлебав половину чашки, я почти перестаю мандражить. И с тоном прожженной, уставшей от валящихся на нее ништяков бляди, томно, ну или мне так кажется что томно, изрекаю что-то вроде: «Ну можно... а что ты предлагаешь?» При этом я совершенно уверен какой-то самой подлой и унылой закомплексованной частью себя, что до однажды до Графини дойдет, что я банально не способен придумать ну хоть что-нибудь достойное и я буду послан нахер.
***
Людовик пафосно говорит «ну можно», и что-то внутри меня наконец валится вниз, я чувствую себя просто освобождённой и начинаю понемногу отходить. Надо мной сжалились ещё раз, и я чувствую себя на коне, готовая придумать что угодно, лишь бы не возвращаться мыслями к обдолбавшемуся лизергином Снейпу и его страшным тайнам, от которых так истово кончают все малолетки.
Нет, я всё ещё хочу славы. Но сероксат, который я только что приняла, говорит что слава может подождать. К слову, работа ждёт ещё с прошлого месяца. Я отодвигаю локтем гору бессмысленных бумажек и проливаю на них кофе. Блядь. Все бумажки отправляются в мусорник непрочитанными. - Давай напишем как Люциус трахает Рона канделябром за то, что он назвал его сына пидаром, - выдаю я первое что приходит мне в голову, потому что уже пора с чего-то начать.
***
Я облегченно вздыхаю и вместе с тем радостно потираю ручонки в предвкушении того какой сейчас забьет фонтан. - Ну не... - как бы без вдохновения нужу я, - Хуле, это будет слишком неправдоподобно и вообще предсказуемо и скучно, - сам в деталях воображая сцену, - Давай лучше...
Я уже начинаю вдохновенно строчить предложение заменить Люциуса на Нарциссу, канделябр на бокал богемского стекла, как ко мне, в очередной раз совершенно не вовремя, выводя из священного транса, подходит ПОЦанчик. После обязательного «привет», задает самый уместный, блять, и своевременный производственный вопрос: «ты гот?»
Я с написанным на роже «бляяя! этот долбаный мир катится ко всем чертям» молчаливо оглядываю свои джинсы и футболку, потом отвечаю коротко и четко: «Нет», - «Ты гламурное кисо?» - не унимается он, - «Нет», - «А кто ты?» Считая мысленно до десяти, чтобы не послать матом, отвечаю: - Сашенька, я быдло-кун. Это очень модная и современная субкультура. Пиво, семки, чорный бумер и «на районе». Он с минуту пялится на меня квадратными глазами. А потом вдохновенно подхватывает: - Кепка, кулек, золотой зуб. Я киваю и пытаюсь вернуться к понографическим фантазиям.
***
Людовик, если бы честной, единственный человек, которого мне не хочется придушить гитарной струной ещё до того, как он раскроет рот и начнёт нести свою обычную чушь. Потому что Людовик алчная скотина. Потому что Людовик не сочувствует людям. Да просто потому, что мы, мать его, ползаем в одной луже, воображая себя птицами.
Меня смущает только один факт. Людовик считает меня духовным человеком. И я выдыхаю от облегчения, потому что он никогда не видел, как я валяюсь на диване, тараща глаза в книгу Донцовой. Он никогда не видел меня заунывно тянущей «чорныйворонштоштывьёшься» где-то между третьей и четвертой бутылкой вина. Никогда не видел как я откачиваю своего обдолбанного бойфренда в квартире ещё более обдолбанного не состоявшегося бойфренда. Он никогда не видел как я ем мороженое из банки под очередное ток-шоу. И пусть так и останется. По крайней мере, он будет думать что «а ещё мы разводили мужиков на дискотеках» просто такая шутка. На самом деле, я как долбанный трупоэт маюсь невысказанной скорбью почем зря, думаю возвышенные мысли, не загоняясь мечтой пожрать уже наконец, и уж конечно какаю фиалками и гениальными идеями. Впрочем мои идеи и правда похожи на говно, особенно в последнее время.
- Ну нет, - говорит Людовик и я начинаю заводиться. - Так и знала, что про это уже писали, говорю я. Почему мне никто не сказал? – как будто это что-то меняет. Спасибо тебе Соционика. За то что я могу говорить чушь, забывать обо всех одолжениях которые мне сделали мутные добряки, даже имён которых я не помню. За то, что я могу быть заносчивым ублюдком.
***
Видение стоящего раком рыжего мальчика из книжки необратимо упущено и в голову почему-то лезет всякое говно, а в аську какие-то странные люди с которыми я зачем-то познакомился лет пять назад и послать которых не позволяет только вежливость всосанная еще вместе с каким-то дерьмом в моем золотом детстве.
- Бля... - совершенно забыв про всякие фики, начинаю выть я, обращаясь к единственному человеку, которого это почему-то не бесит, а даже вроде бы как интересует, то есть Графине, - работа саааакс, жизнь дерьмо, хочу жрать и сейчас уснууууу!
После сего короткого монолога начинаю думать, что все в общем-то не плохо и в особенности о том, как хорошо, что есть кому пожаловаться на свою сучью жизнь и кто не начинает немедленно принимать деятельное участие в твоей судьбе рекомендуя разные полезности из малахов+.
***
Выслушав каждодневный монолог, в точности повторяющий горстку моих собственных жалких ощущений, я почему-то вспоминаю о тупом флешмобе «сфотографируй содержимое своей сумки» и начинаю мысленно выворачивать унылую черно-коричневую авоську, стоящую рядом. Паспорт с ублюдочной фотографией человека, которому срочно нужно в отпуск. Дорогие травяные чаи, которые я таскаю с собой для вида. На самом деле, я уже давно довольствуюсь опилками под названием «майский», просто потому, что мне влом проделывать процедуры заваривания такой же трухи только ценой подороже, к тому же, после третьей кружки кофе и десятой сигареты я совершенно перестаю ощущать тонкости вкуса. Далее на пол шлёпается книга Брета Эллиса с загнутыми страницами. Презервативы, которыми я не пользуюсь уже хрен знает сколько месяцев, являющие собой трагическую пантомиму «у меня тоже бывает секс». Колёса. У меня кончился флуанксол. Пустой кошелёк.
Начинается поломничество людей в мой кабинет. Каждый считает своим делом дать мне какие-нибудь ценные указания, которые я выслушиваю в полуха и тут же забываю. Идите нахуй, думаю я и улыбаюсь.
- А что если Нарцисса мужик, - пишу я Людовику не особенно надеясь на успех, - Или Люциус баба. Или... Что «я уже не могу придумать». А хуй с ним. Жму энтер.
Вспоминаю о том, что один друг послал меня нахуй потому, что считал, что я трахаюсь с Людовиком. Испытываю неловкость от того, что нам лень даже трахаться друг с другом. Мы как старые супруги, которые от нехуй делать подсматривают в окно за соседом-гомиком. Это очень сплачивает.
***
Написав три письма по-делу, одно по работе и переговорив по тому из двух телефонов, который вроде как был сломан во всех местах кроме будильника и попсового радио я неожиданно понимаю. Нет, не так, ПОНИМАЮ. - Я хочу, чтобы Люциус был клептоман, - пишу я и чувствую, что если сейчас же не будет по-моему то и вообще нет смысле жить, - Мой Лорд, - пишу я Графине, - давай он будет пиздить у всех что ни попадя? А еще я хочу чтобы он был очень религиозен и ходил слушать обедню.
Сам понимаю, что меня несет, но поделать ничего не могу и «Люциус» постепенно обрастает целым букетом психофизических характеристик всяких добесивших меня мудачков. «Главное духовность - убеждаю я себя, пытаясь быть спокойным, - спокойствие, созерцание, медитация, Аллах велик, Создатель мудр.... бляяя! лесбиянки! везде лесбиянки! ненавижу лебиянок! Пидоры еще ненавижу пидоров! Чмыри, хуесосы! Минетчики, анонисты! Суки-суки-суки-бесят! Блять хуевы натуралы вообще заколебали! Чтоб вы все сдохли-сдохли-сдохли и горели в аду! Я спокоен, спокоен, спокоен...»
***
- И пиздил там свечки, добавляю я, начиная тупо ржать, понимая, что такая хуйня может понравиться в двух случаях – если ты тупой десятилетний задрот, и если ты постоянный пациент психушки. Но мне нравится. - Пусть он спиздит носок Добби, а Добби с друзьями эльфами его за это накажет, - понимаю, что что-то похожее я уже сегодня читала, но мне насрать.
После того, как Алекс, уже пятый человек за сегодня, скопировал мне новость о том, что Латвия подсчитывает ущерб от советской оккупации, мне хочется на ком-нибудь сорвать зло. Кажется это действует сероксат, но мне делается так весело, что в сущности наплевать, что это было, сероксат или подскользнувшаяся на тряпке уборщица, которую я только что созерцала.
- Пусть Люциуса трахнут морковкой прямо на кухне Хогвартса. И при этом у него из кармана посыплется мелочь, которую он спиздил у Филча, - судорожно вспоминаю если ли в убогой детской книжке ещё что-нибудь, что мог бы спиздить Люциус Малфой.
***
Истерично ржу. - Блять, - говорю я, - это гениально. А начать можно, с того как Люциус пришел на исповедь. Мне воображается мрачная церковь, запах ладана и падре чем-то неуловимо похожий на того инструктора по верховой езде с которым у меня не случился роман, причем не случился вовсе не потому что он был старый пропитый седой как лунь мудак, пускающий в ход кнут, а потому что мне тогда было тринадцать лет.
- Вдохнови меня, мой лорд, - слезно прошу я, потому что мне кажется, что перекинутый через деревянную отполированную сотнями прикосновений рук спинку церковной лавки Люциус с оголенными раскрасневшимися от поцелуев циркового бича ягодицами и зловещий каркающий хохоток облаченного в сутану злого старика – это слишком.
***
- Не знаю, - говорю я, - вообрази кого-нибудь, кто тебя бесит, - и не признаюсь, что сама вообразила на месте Люциуса, которого азартно дерут домовые эльфы уже половину своего контакт листа. – Вообрази тех, кто ОСОБЕННО тебя бесит, - и уже не знаю кому я это говорю, Людовику или себе.
В кабинет вламывается растрепанная тётка, которая кажется смутно знакомой. «Можно от тебя позвонить на мобильник?»
Пошла нахер-пошла нахер-пошла нахер. Все мои увлекательные фантазии пошли прахом как раз на том моменте, когда один из эльфов достал измазанную мукой скалку.
- Можно, - улыбаюсь. Какого хуя я улыбаюсь?
Решаю при случае тоже воспользоваться служебным телефоном, но не могу припомнить ни одного человека, которому я бы хотела позвонить. От расстройства воображаю, как мы с Людовиком сидим в сумерках у моря и фигачим шампанское из горла. Почему-то на нас розовые пижамные штаны и плюшевые тапки, в которых застрял песок. Солнце медленно погружается в воду.
***
Виснет лирическая пауза. Я истомленно взираю на засиженный и засранный мухами потолок, размышляя: «Где моя юность, блять?!» В порядке умственного упражнения, пытаюсь понять стал бы я сейчас в свои двадцать четыре крутить роман с инструктором по верховой езде? Ответ неутешителен. Я слишком горд теперь для подобного блядства, не говоря уж о ебле в простых советских девяточках с подснятыми за пятнадцать минут гопниками пробандитской наружности и врачами в кабинетах какой-нибудь электрокардиографии ради возможности на следующий день часиков в десять утра рявкнуть в трубку: «Не звони сюда больше». Даже пить уже, увы, не тянет.
***
Я замечаю, прошло уже почти 5 часов. Пять часов бессовестно проёбано в разговоре про Люциуса Малфоя и неутешительных размышлениях.
- Мне нужно будет завтра уйти раньше, - говорю я директору, мысленно умоляя его не спрашивать куда мне нужно, потому что над этой стороной отмазки я ещё не подумала.
В офисе пахнет жратвой. Обеденный перерыв. Директор торопливо соглашается, видимо заметив смертельную тоску в моих глазах. После этого мы молча идём курить. Стоим на улице и таращимся в небо.
Меня заебало придумывать историю Люциуса, но я не знаю как сообщить эту новость Людовику, который похоже не на шутку увлёчен. Я уже знаю, что это будет ещё один фик, который мы не напишем.
***
Графини нет. Минуту, две, пять, десять и приходится отвлечься на то чтобы почитать спам, выслушать новости от коллег, виновато взглянуть на начальницу, которая пишет свои проебанные на спортзал часы работы в лист учета местных командировок. Проверить форумы, френдленту и чужую тоже. Сыграть пару разков в тетрис, лениво пазырить статистику и повтыкать в какие-то там фотки с подписю: «Нет, сегодня не пятница». И когда окно аськи наконец замигает сказать: - Давай лучше завтра напишем про Рабастана?